Не отвечая, кардинал залил свои макароны обильной порцией пахучего томатного соуса, добавил туда сыра и старательно перемешал. Затем он попробовал полученную смесь и наконец заявил:

— Нет. Я не знаю.

— Да полноте! Это же невозможно! Я уверена, что вы с давних пор знакомы с Сант'Анна. Иначе как бы вы могли быть посвященными в окружающую князя Коррадо тайну?

Вы не можете ничего не знать об этой Люсинде!.. Скажите просто, что не хотите говорить…

— Ты так сгораешь от любопытства, что немедленно произвела меня в лгуны, — рассмеялся кардинал. — Ну хорошо, дорогое дитя, знай же, что ни один князь Церкви не лжет… во всяком случае, не больше любого сельского кюре. Так что, вполне откровенно говоря, я знаю о ней только то, что она была венецианка из очень благородной семьи Соранцо и чрезвычайно красива.

— Поэтому и зеркала! Однако то, что она была очень красивой и чересчур восхищалась собой, не объясняет вызванный этой женщиной заговор молчания. Похоже даже, что исчез ее портрет.

— Должен сказать, что, судя по тому, что я смог узнать об этом, донна Люсинда пользовалась… гм… не особенно хорошей репутацией. Некоторые из тех, уже немногие, кто знал ее, утверждают, что она была безумна, другие — что она была колдуньей или, во всяком случае, в очень хороших отношениях с демонами. Такое недолюбливают здесь… как, впрочем, и везде!

Марианне показалось, что кардинал умышленно что-то недоговаривает. Несмотря на все уважение и доверие, которое она питала к нему, она не могла избавиться от странного ощущения: он не говорит ей правду… или по меньшей мере всю правду. Решив все-таки пробиться как можно дальше сквозь его оборону, она с невинным видом спросила, выбирая вишни из вазы с фруктами:

— А… где находится ее гробница? В часовне?

Кардинал закашлялся, словно поперхнулся, но этот кашель показался Марианне немного принужденным, и она спросила себя, не был ли он маскировкой внезапно покрасневших щек ее крестного. Тем не менее она с ласковой улыбкой протянула ему стакан воды.

— Выпейте! Это пройдет!

— Спасибо! Гробница… гм… ее вообще нет!

— Нет гробницы?

— Нет. Люсинда трагически погибла во время пожара.

От ее тела ничего не осталось… В часовне должно что-то быть, какая-то надпись… гм… упоминающая об этом. Не хочешь ли ты теперь пройтись по твоему новому владению?

Погода замечательная, а парк так красив! Затем, есть конюшни, которые, безусловно, приведут тебя в восхищение.

Ты так любила лошадей, когда была ребенком! Ты же не знаешь, что здешние животные того же происхождения, что и знаменитые лошади из Императорского манежа в Вене?

Это липицаны. Эрцгерцог Карл, который в 1580 году завел в Липицце знаменитый конный завод, привезя туда испанский молодняк, подарил тогдашнему Сант'Анна жеребца — производителя и двух кобыл. С тех пор князья этого дома занимаются улучшением породы…

Кардинал завелся. Бесполезно было пытаться остановить его, тем более вернуть его к теме, которую он, как и донна Лавиния, видимо, предпочитал избегать. Этому словоизвержению, мешающему Марианне вставить хоть словечко, удалось отвлечь ее мысли. И действительно, выйдя с ним на громадный двор конюшни, молодая женщина на время забыла о таинственной Люсинде, чтобы отдаться пылкому чувству, которое она всегда питала к лошадям. Кстати, она обнаружила, что Гракх-Ганнибал Пьош, ее кучер, опередил ее и чувствовал себя здесь как рыба в воде. Хотя он совершенно не знал итальянского, парнишку прекрасно понимали благодаря выразительной мимике парижского гамена. Он уже стал другом всех конюхов и мальчишек, которые признали в нем брата по профессии.

— Никогда не видал таких красоток! Форменный рай тут, мамзель Марианна! — воскликнул он, заметив молодую женщину.

— Если ты хочешь, чтобы тебя и впредь сюда пускали, мой мальчик, — не то в шутку, не то всерьез заметил кардинал, — тебе надо привыкать говорить: госпожа княгиня, или ваша милость… если ты не отдашь предпочтения ее светлейшему высочеству?..

— Свет… надобно будет потерпеть со мной, мам… я хочу сказать: госпожа княгиня, — густо покраснев, поправился Гракх. — Я боюсь, что не сразу привыкну и буду путаться.

— Говори просто: сударыня, мой милый Гракх, и все будет в порядке. А теперь покажи мне животных.

Они были в самом деле великолепные, полные огня, с мощными шеями, тонкими сильными ногами, белоснежной, без единого пятнышка, масти. Было несколько черных как Эреб, но таких же прекрасных. Марианне не требовалось заставлять себя восхищаться. К тому же она обладала очень точным, оценивающим взглядом, так что не больше чем за час весь персонал конюшен был убежден, что новая княгиня более чем достойна носить это имя. Ее красота доделала остальное, и, когда она довольно поздно вечером возвратилась в дом, то, к большому удовлетворению кардинала, оставила за собой этот маленький мирок завоеванным.

— Ты представляешь себе, чем ты отныне стала для них? Подлинной хозяйкой, знающей и понимающей. Ты принесла им настоящее облегчение.

— Мне очень приятно, но большую часть времени им придется жить без меня. Вы хорошо понимаете, что я должна вернуться в Париж… только ради того, чтобы согласовать с императором мое новое положение… Вы еще не знаете, что такое его гнев.

— Могу представить… но после всего тебе ничто не страшно! Если ты останешься…

— Он вполне способен использовать своих жандармов, чтобы заполучить меня… подобно тому, как он выслал вас в Реймс, в лучшем случае, прибегнуть к помощи посредника!

Благодарю покорно. Я предпочитаю бегству открытый бой и при этих обстоятельствах лучше объяснюсь сама.

— Скажи просто, что ни за что в мире ты не хотела бы упустить возможность вновь увидеть его! — печально вздохнул кардинал. — Ты по-прежнему любишь его…

— А разве я когда-нибудь утверждала противное? — с некоторым высокомерием отпарировала Марианна. — Никогда не думала, что вы способны так ошибаться. Да, я, как и прежде, люблю его. Я сожалею об этом, может быть, так же, как и вы, хотя и по другим причинам, но я люблю его, и тут я бессильна.

— Я это прекрасно знал! Бессмысленно продолжать спор! Временами ты мне очень напоминаешь тетушку Эллис: так же нетерпелива и всегда рвешься в бой! И так же великодушна! Ничего! Я уверен, что ты вернешься сюда, а это самое главное.

Солнце садилось за потемневшую зелень парка, и Марианна со смутной тревогой следила за его исчезновением.

Вместе с сумерками все поместье обволакивалось необъяснимой грустью, словно вместе со светом его покидала и жизнь. Это было то, что завсегдатаи этих мест называли «una morbidezza»— изнеженность — и что происходило, может быть, из-за избытка красоты пейзажей и изменчивых красок неба.

Возвращаясь домой, Марианна, внезапно охваченная легким ознобом, укутала плечи муслиновым шарфом, подобранным в тон к простому белому платью, и, неторопливо шагая рядом с прелатом, окинула взглядом ту часть, где жил князь Коррадо.

Высокие окна были темными, может быть, из-за закрытых занавесей, и ни один луч света не проглядывал оттуда.

— Вы не считаете, — сказала она вдруг, — что я должна поблагодарить князя за драгоценности, которые он передал мне сегодня утром? Мне кажется, это простой долг вежливости.

— Нет. Это будет ошибкой. По мнению князя, они должны принадлежать тебе. Ты являешься их хранительницей… подобно тому, как король Франции является хранителем сокровищ короны. За отданное на хранение не благодарят.

— Однако изумруды…

— Без сомнения, подарок лично княгине Сант'Анна!

Ты вставишь их в оправу, будешь носить и… передашь своим наследникам. Нет, бесполезно пытаться приблизиться к нему. Я уверен, что он этого не желает.

Если ты хочешь сделать ему приятное, носи драгоценности, которые он тебе дал. Это лучший способ показать, что они доставили тебе радость.

В этот вечер к обеду, поданному ей с кардиналом в. огромной столовой, она приколола под декольте широкий золотой аграф с рубинами и жемчугом, хорошо гармонировавший с тяжелыми удлиненными серьгами. Но как она ни старалась во время всей трапезы незаметно поглядывать на потолок, она не заметила там ни малейших признаков жизни и… была удивлена, испытав при этом разочарование. Она чувствовала себя красивой в этот вечер и этой красотой хотела выразить молчаливую признательность своему невидимому супругу. Но ничего не произошло. Не было даже Маттео Дамиани, которого она не видела весь день, и вполне естественно, что она обратилась с вопросом к заглянувшей в комнату донне Лавинии: